Жизнь костромички Ольги ЮДИНОЙ неразрывно связана с уголовно-исполнительной системой. Десять лет она работала начальником отряда в исправительной колонии №3, затем отвечала в УФСИН России по Костромской области за связи с общественностью. Именно благодаря ей одна из самых закрытых по сути своей систем взяла курс на информационную открытость. Многие мифы о том, что происходит за высокими заборами исправительных колоний, были развеяны.
«Попробуй в колонии поработать. У тебя получится»
- Ольга Юрьевна, почему вы пошли служить в уголовно-исполнительную систему?
- Так получилось. Изначально даже мыслей подобных не было. Хотя наша семья жила в Прибрежном, и мои родители оба служили в исправительной колонии. Мама, правда, по профессии воспитатель детского сада, долго быть начальником отряда в колонии не смогла, ушла. Я - больше в папу, потому что характер у меня сильный. Но форму носить не хотела. Заканчивала учебу в пединституте, думала пойти в школу работать учителем. На дворе был 1994 год. Перестройка. Жизнь вокруг становилась все сложнее. У меня уже были предложения от школ. Но тут в дело вмешался мой сосед - начальник оперотдела колонии Василий Алексеевич Арзубов. Он говорил мне: «Оль, попробуй в колонии поработать. У тебя получится». Как-то по соседски меня направлял, подводил к этой мысли.
- И вы решили прислушаться?
- Прислушалась. Когда пришло время выбирать - идти в школу или в колонию, решила попробовать поработать с осужденными. Уйти ведь никогда не поздно. И как-то все быстро произошло - проверки, комиссия. Я тогда даже предположить не могла, что задержусь в женской колонии на десять лет.
- Помните свой первый рабочий день?
- Конечно. Это был понедельник. Жаркий июль. Солнце светит ярко-ярко. Нас с подругой ведет наша начальница Нина Михайловна Орлова в колонию. Проходим контрольно-пропускной пункт. И у меня возникает стойкое ощущение, что за высоким забором колонии и солнце светит как-то иначе, и птички поют другие песни, и даже воздух не такой, как на свободе. Это чувство меня не покидало всю первую неделю работы. Хотя ничего пугающего в колонии я не увидела. Мне тогда повезло, как раз прошла майская амнистия, осужденных было мало, человек пятьсот. Колония была для многосудимых женщин. Их отпускали по амнистии, и они почти сразу же возвращались. К зиме осужденных в колонии было уже больше тысячи.
- Время было непростое для всей страны. Вы, работая в колонии, это ощутили?
- Приведу такой пример. Сейчас в колонии и у сотрудников, и у осужденных - своя форма одежды. В 90-е годы денег на это не выделялось. Осужденные носили у кого что было. И мы - тоже. Некоторые осужденные зимой ходили в шубах, а сотрудники - в пуховичках. Я первый раз форму надела только года через три службы, за месяц до звания капитана.
- Как у вас складывались взаимоотношения с осужденными в отряде?
- Я старалась, чтобы у нас было взаимопонимание. В моем отряде отбывал наказание довольно сложный контингент, были и злостные нарушители. При этом у каждой осужденной - свои проблемы, своя судьба, своя женская боль. У меня был такой стиль работы - что-то сделать хорошее для них, чтобы потом они сами себе помогли, захотели изменить свою жизнь. Я общалась и с родителями осужденных, когда они приезжали на свидания, и с их детьми. Мне нравилась моя работа, я видела ее результаты.
«Я больше никогда не сяду. Я поняла, что хочу жить»
- За десять лет, наверное, много судеб повидали. Может быть, что-то особо запомнилось?
- Истории некоторых осужденных я, действительно, вспоминаю до сих пор. Была, например, у меня в отряде Людмила из Кирова. В свое время она оказалась в рязанской колонии для несовершеннолетних. А в 18 лет ее перевели в костромскую колонию. Пришла она к нам с характеристикой «трудный подросток». Когда я с ней общалась, увидела, что она недопонята никем. Это была ее беда. И тянулось все еще с детского дома. Родная мать оставила ее на вокзале, сказала «Посиди тут» и ушла в никуда. И Люда помнила этот момент. Она росла замкнутой, закрытой. Но у нее был красивый почерк. Я ей поручила писать стенды. Она была счастлива, что ее умение заметили. В колонии она потихоньку оттаяла, научилась шить. Освобождалась весной такая счастливая, окрыленная, говорила: «Ольга Юрьевна, я больше никогда не сяду. Я поняла, что хочу жить».
- Она, действительно, больше не вернулась?
- Вернулась. Мы паспорта еще не делали осужденным. И когда она освободилась, у нее не было ни документов, ни прописки. Она поехала в свою деревню, маму нашла, та уже к тому времени спилась. Все лето она помогала деревенским жителям по хозяйству, и тем жила. А к зиме снова стала никому не нужна. В итоге пошла, что-то украла и вернулась в колонию. Как она у меня ревела в кабинете, забыть не могу. В 90-е годы я видела много страшных судеб, мне этих женщин было искренне жаль.
- Девяностые не зря называют «лихими». Были среди осужденных предприниматели, которых «подвел под монастырь» собственный бизнес?
- Была женщина из Курска. Она занималась бизнесом. Но в те годы у предпринимателей денег живых не было, все друг у друга брали в долг. И получалось, что все кому-то должны. Я, когда читала ее приговор, так и не поняла, за что ей дали шесть лет. Вменяли какие-то миллионы, хотя претензий к ней в итоге ни у кого не было. И вот человек с двумя высшими образованиями, который по городу передвигался только на личном автомобиле, оказался в колонии. Первый год она приходила ко мне в кабинет, спрашивала: «Можно я у вас посижу?». Я писала документы, а она сидела и ревела. В отряде сто с лишним человек, уединиться не получалось. Была у меня бомж, например. Женщина в возрасте, из Питера.
- А она за что сидела?
- Первый раз села за растрату. Пока была в колонии, в перестройку мужа и сына убили, квартиру в центре города уже кто-то занял. Она выходит на свободу, жить негде, родственников нет, все погибли в блокаду. Она какое-то время в подъезде жила, на теплотрассе. Как сейчас помню ее приговор: «Пыталась украсть в магазине 400 грамм пряников». Говорила: «Я просто есть хотела». Дали ей два года. Была она уже вся простуженная, больная. Но какие писала стихи!
- Вам приходилось встречать осужденных, которые уже освободились?
- Да. У меня в отряде отбывала наказание осужденная Татьяна. Сидела уже второй раз, за мошенничество. Она мне сразу не понравилась, не знаю - почему. Говорит: «Я должна выйти по УДО». Я ей ответила: «Будете сидеть до конца срока». Мне почему-то казалось что ей надо досидеть до конца, промучиться этот срок, понять, что надо беречь жизнь на свободе. А она сделала все, чтобы освободиться раньше - работала, зарабатывала поощрения. И в итоге вышла по УДО. На прощание я ей сказала: «Если еще раз попадете в колонию, я добьюсь, чтобы вы оказались у меня в отряде». Она заверила: «Я не вернусь». Прошло время, встречаю младшего инспектора, и она передает мне от Татьяны привет. Сказала, что та работает кондуктором в автобусе. С тех пор мне коллеги от нее несколько раз передавали приветы. Через семь лет я уже ушла из колонии, мы с мужем поехали на троллейбусе за Волгу, и я ее встретила.
- Как прошла ваша встреча?
- Пока мы ехали в троллейбусе, она рассказала, как жила все это время. Освободилась в 1997 году, в городе работы не было никакой, а у нее вторая судимость. С мужем еще после первого срока развелись, сын оказался в детском доме. Она была лишена родительских прав. У нее мама жила на Красной Маевке. И она вставала в пять утра, брала корку хлеба в карман и шла пешком по городу искать работу. Недели две так ходила. Призналась: «Сколько раз возникала мысль украсть чего-нибудь, но как представлю, что снова окажусь в колонии, страшно становилось». В ПАТП-4 тогда набирали кондукторов. Это была ее последняя надежда. И на этот раз ей повезло. Когда она мне это рассказывала, ревели мы обе. Я потом ее историю приводила в пример несовершеннолетним в колонии. Потому что осужденные всегда хотят выйти и начать новую жизнь, но очень боятся. Не у всех это получается - не хватает мотивации, силы воли.
«Мне хотелось, чтобы сотрудники гордились, что служат в УИС»
- Почему вы решили уйти из начальников отряда?
- Устала, наверное. Когда работаешь в воспитательном звене со сложными личностями, стараешься вникнуть в их судьбу, помочь им, рано или поздно происходит эмоциональное выгорание. И в 2004 году я пришла в пресс-службу УФСИН России по Костромской области.
- Это было еще совсем молодое подразделение, верно?
- В 2003 году в управлении создали должность инспектора по связям с общественностью. В его задачи входила, в том числе, и работа с прессой. Начинала эту работу Татьяна Борисовна Ухличева. Но у нее физически не было времени заниматься этим вплотную. Конечно, поначалу работать было сложно. Каждую неделю я открывала газеты в ужасе. Благодаря богатому литературному наследию, сериалу «Зона» в обществе был сформирован негативный образ сотрудника уголовно-исполнительной системы. Что все они «вертухаи», алкоголики, которые бьют осужденных. И мне было обидно, я-то знала, что это не так.
- Закрытость системы, наверное, только умножала количество подобных мифов?
- Система была, действительно, закрытой. Я проработала 10 лет, и до такой степени с этим не сталкивалась. Конечно, нарушения среди сотрудников были, и сейчас они есть. Но это единичные случаи. Большинство сотрудников - честные люди, которые стараются нести свою службу хорошо. Когда я работала в колонии в 90-е, не было денег на питание осужденных, на одежду, на какие то бытовые нужды. И как руководство колоний решало эти вопросы каждый день, иногда вопреки всему - этого никто не знал. Сначала даже журналисты не хотели этого знать.
- Сложно ли было заинтересовать и убедить их в обратном?
- Мне очень хотелось показать работу сотрудников. Помню пришла к одному редактору, говорю: «Почему бы не рассказать, как мы организуем производство в колониях? Что мы учим осужденных, даем им профессию. В колонии много делается, чтобы осужденные возвращались на свободу подготовленными». Сначала меня даже слушать не хотели. Но я убеждала: «Вы понимаете, что каждый осужденный, отбывающий наказание в костромской колонии, вернется на свободу? Надо рассказывать, что делается в исправительных учреждениях, чтобы вчерашние преступники вышли оттуда с каким-то положительным багажом. Потерпевшие и их родственники тоже должны знать, что осужденные не просто лежат на кроватях и ничего не делают. Они с утра до вечера заняты полезным трудом».
- Вам в итоге удалось достучаться до местных СМИ?
- Постепенно стало получаться. Начинали с простых тем. Журналисты ГТРК откликнулись, когда в ИК-1 строили храм. Потом мы показали школу, кинологов, производство, тыл. Мы объездили все колонии. В регионе не было ни одного учреждения УИС, куда бы журналисты не попали. Постепенно мы стали выходить на новый уровень, поднимать какие-то более серьезные проблемные темы: ресоциализация осужденных, права человека, бытовое обслуживание. Общество двигалось вперед, и мы - вместе с ним. Неизменным оставалось одно - я всегда стремилась быть доступной для журналистов, разрешать любые спорные ситуации, отвечать на все их вопросы. Не буду скрывать, среди них были и неприятные, порой провокационные. Но оставлять вопрос открытым – не для меня. Старалась быть честной. И мне кажется, что журналисты это знали, доверяли. За это им огромная благодарность.
- А сотрудники колоний как на такую информационную открытость реагировали?
- Мне оказалось проще работать в пресс-службе после колонии, был уже и опыт, и определенное доверие коллег. Наша служба проходит за высоким забором, работа сотрудников с осужденными закрытая. И им кажется, что вся повседневная деятельность - это никому не интересная обыденность. Выбрать то, о чем действительно необходимо рассказывать обществу, непросто. И нужно было, чтобы сотрудник встал перед камерой, рассказал о своей службе. Мне хотелось, чтобы они гордились, что служат в уголовно-исполнительной системе, чтобы поверили в себя. И когда все получалось, это для меня были самые счастливые мгновения.
- Еще Петр I говорил, что «тюрьма – есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего нужны люди твердые, добрые и веселые». На ваш взгляд, в системе УИС такие сотрудники служат?
- Это реально творческие люди. Они не ограничены рамками службы. Кто-то занимается спортом, тренерской работой, танцами. Я, например, всегда восхищалась прославленным хором «Глория», а потом узнала, что там поет наша сотрудница Елена Головешкина. Наш ветеран Владимир Варнавин после выхода на пенсию развивает в Костроме канистерапию. Василий Костромин – успешно занимается каратэ с детками. Всех наших талантливых сотрудников просто не перечислить. Ну как ими не гордиться? Я лично очень горжусь.
Екатерина МАЙ.