Говорят, что студенты никогда не пропускают занятия у старшего преподавателя кафедры уголовно-правовых дисциплин юридического института имени Ю.П. Новицкого КГУ Сергея КОНАРДОВА. И это не удивительно, потому что он рассказывает молодежи о том, что довелось пережить самому.
За плечами Сергея Борисовича 25-летняя служба в уголовно-исполнительной системе, причём, в самое непростое для страны время. Сегодня Сергей Конардов - заслуженный ветеран уголовно-исполнительной системы Костромской области. И ему точно есть - о чём рассказать.
«Сейчас я думаю, может, это мне был сигнальчик?»
- Сергей Борисович, вы - коренной костромич?
- Да, моя семья жила на улице Кузнецкой, дом стоял на месте универмага «Кострома». Дед был лесничим в Костромском уезде. По преданию, сажал липы, которые растут сейчас в Центральном парке. Отец работал преподавателем культпросветучилища, долгое время был заместителем директора областной библиотеки имени Крупской.
- А вы с чем свою жизнь в юности думали связать?
- После восьмого класса я поступил в архитектурно-строительный техникум, окончил отделение промышленного и гражданского строительства. Получил специальность «техник-строитель». Хорошая перспективная профессия. О службе в уголовно-исполнительной системе даже не думал. Хотя именно с этим у меня связано одно из детских воспоминаний.
- Какое?
- Меня пятилетним ребенком посылали в магазин за молоком. Он находился в «сталинке» на улице Советской, рядом с нынешним зданием УМВД. Тогда его ещё и в помине не было, а следственный изолятор немного по-другому выглядел. Административное здание полностью выходило на улицу Советскую, а ворота - прямо на тротуар. И я каждый раз ходил мимо него. Однажды возвращался с полным бидоном молока, поравнялся с воротами СИЗО, внезапно там открылся глазок, и я увидел глаз. Причем, этот глаз мне показался каким-то гипертрофированно большим. Я решил, что это те самые сидельцы, которые там находятся, сейчас они выскочат и меня схватят. Испугался, побежал. Упал, конечно, разлил молоко, помял алюминиевый бидон. Пришел домой, сказал, что больше по этой улице мимо тюрьмы ходить никогда не буду. Сейчас я думаю, может, это мне был сигнальчик?
- Как вы на службу в уголовно-исполнительную систему попали?
- После того как окончил техникум, ушёл в армию. И волею судеб попал в конвойную часть внутренних войск МВД в Коми АССР. В роту, которая охраняла так называемую лесобиржу (объект деревообработки с периметром 8 км), где работали осужденные строгого режима, и ИТК особого режима для содержания особо опасных рецидивистов. Вернувшись в Кострому, я пришел вставать на воинский учёт, и мне предложили: «Ты во внутренних войсках служил, не хотел бы в УВД сходить? Есть разнарядка». Я подумал, что уже всё забыл, чему меня в техникуме учили, придется начинать с начала. А тут уже всё знакомо. И по комсомольской путевке я попал на службу в воспитательно-трудовую колонию для несовершеннолетних, которая находилась в посёлке Васильевское.
- В какой должности начали службу?
- Инспектор части режима и охраны, это то, что сейчас называется отделом безопасности. В мои задачи входило обеспечивать соблюдение режимных требований, пропускной режим, проверки, обыски, организация охраны. Мне сразу присвоили звание младшего лейтенанта, я ходил по Костроме в форме и гордился. Через какое-то время стал дежурным помощником начальника колонии. Получил в подчинение смену из 10 человек. Внутренний режим, безопасность - всё было на нас.
- Что было самым сложным поначалу?
- Главная сложность в том, что в колонии отбывали наказание практически мои ровесники. Я пришел из армии в 21 год и весил 54 килограмма. Был явно не атлетической наружности. А осужденные должны меня уважать и подчиняться. В колонии на тот момент находился контингент очень сложный, костромичей мало, в основном ивановцы, ярославцы, мурманчане, карелы. Потом еще привезли осужденных из Казани, членов преступных группировок, «Тяп-ляп» (организованная преступная группировка, известная организацией массовых драк и убийств в Казани - авт.) и других. Они свою колонию сожгли и их раскидали по всей стране. Непросто было с ними работать.
- Случались ли моменты, когда вы думали: «Зачем я вообще сюда пришёл?».
- Да, когда в моё дежурство ночью убежали шесть человек. Как раз тех казанцев. Учитывая в то время несовершенство системы сигнализации и инженерных сооружений, они просто перекидали друг друга через забор и рассыпались в разные стороны. У меня было подавленное настроение, я даже ночных смен стал бояться, все казалось, что сейчас что-то произойдёт.
- Беглецов в итоге вернули в колонию?
- В течение двух суток их всех поймали.
«Каждый день начинался с мыслей: «Чем людей кормить?»
- И всё-таки вы не свернули с намеченного пути. Почему?
- В той профессии, на которую выучился, я уже себя списал. Знаю, что мои однокашники тоже многие ушли. Сложно было в строительстве работать. Поэтому я понял, что надо идти по выбранному пути. В 1986 году заочно окончил Горьковскую высшую школу МВД, и пришёл на службу в отдел исправительных учреждений, в течение трёх лет заниматься оперативной работой. Закрепили за мной поназыревскую колонию №2 и мантуровскую колонию №6. Я не вылезал из командировок, ездил с целью оказания реальной практической помощи между двумя колониями на поезде «Кострома - Свеча». В 1989 году в костромском СИЗО-1 был создан участок для содержания несовершеннолетних. Я сам вызвался пойти туда, хотелось работать «на земле». Предстояло довести до ума выделенные камеры, сделать там ремонт. Потом всех несовершеннолетних с области привезли на этот участок СИЗО, всего около ста человек. Работали в условиях перелимита.
- А потом наступили 90-е годы, когда вся страна выживала. На работе следственного изолятора это отразилось?
- В 90-е началась эпоха тотального дефицита, когда было нечем кормить, не во что одеть, нечем мыть, потому что воду перекрыли, свет несколько раз грозились отключить за долги и в итоге отключали. И все это в условиях жесткого перелимита численности контингента, когда камеры были переполнены в 2-3 раза. Я тогда уже был заместителем начальника СИЗО по тылу. Каждый день у меня начинался с мыслей: «Чем людей кормить?». Хлеб - это основное. Как говорит контингент, пайка священна. И вот однажды машина с хлебозавода, что на улице Ленина, вернулась пустая. Я сам поехал на завод. Захожу на КПП, мне охранники говорят: «Распоряжение директора - начальника СИЗО на территорию хлебозавода не пускать».
- Как из ситуации вышли?
- Те же охранники на КПП мне сказали: «Мы вам покажем дырку в заборе, можете там пролезть». Так я проник на завод, пришел в приёмную директора и сел там. В итоге он мне дал хлеба. Когда приезжали к руководителям города и области, они говорили: «У вас федеральное финансирование. Что мы можем сделать? Разве только поуговаривать поставщиков, чтобы они вам поверили в очередной раз». А в 1997 году я был назначен на должность начальника следственного изолятора. Но легче не стало. Подразделение по борьбе с организованной преступностью очень хорошо работало, многие лидеры местных преступных группировок «лихих девяностых» сидели у нас. Практически целый день я ходил по камерам и говорил, разъяснял, уговаривал, для того, чтобы этот нарыв не лопнул, в конце концов. И, слава Богу, он не лопнул.
«Если начинаешь в осужденных видеть подонков, значит, ты не туда попал»
- Вы видели в осужденных прежде всего людей или всё же преступников?
- Я всегда говорил: если начинаешь в осужденных видеть подонков, значит, ты не туда попал. Смириться и наступить на горло своей песне, как бы тебе ни было неприятно общаться с ними. Свои эмоции можешь дома на кухне родным высказывать, а здесь ты должен быть как Фемида с завязанными глазами. И спасаешь, в том числе этих подонков, которые насильниками являлись, и откачивать их приходится, если они суициднуться решили. Одному такому в воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних я сам до приезда скорой помощи зажимал сонную артерию, когда он себе заточку в шею воткнул. А что делать? Это наше предназначение сложное. Субъективизм необходимо оставлять за воротами.
- Сказать-то, наверное, проще, чем сделать.
- Я не знаю, как это ко мне пришло. Просто, может быть, человеком остался. Хотя я с юности таких насмотрелся ужасов. Во время срочной службы в Коми мне два раза пришлось участвовать в подавлении массовых беспорядков. Для 18-летнего солдата-срочника это было потрясением и в какой-то степени ломкой. В костромском СИЗО последнего «смертника» я отправлял в колонию, после того как ему заменили смертный приговор пожизненным заключением. Когда я прочитал ему красную правительственную телеграмму, в которой было написано, что его прошение о помиловании удовлетворено и заменено на пожизненное лишение свободы, он был шокирован. Надеялся, что ему смертную казнь заменят на срочный приговор (имеющим определённый срок - авт.). Он сказал: «Вы меня больше не увидите, я покончу с собой, и жить так не буду». Потому что уже тогда были публикации, какой в этих колониях жёсткий режим. Через пару месяцев я получил от него письмо, он сообщал, что доехал до места, и ни слова о самоубийстве. Как говорил Фёдор Михайлович Достоевский, человек - это существо, которое ко всему привыкает.
- Вам, начальнику СИЗО, осужденные письма писали?
- Мне многие присылали письма. Я с некоторыми до сих пор иногда встречаюсь на улицах Костромы. И когда они не перебегают на другую сторону дороги, а здороваются и улыбаются, я считаю, что это нормально.
- Были случаи, что осужденные или их родственники пытались с вами договориться?
- Время было такое, достаточно дерзкий контингент содержался. Но я никогда на компромисс не шел, никогда с ними не заигрывал, не сюсюкал, мне себя упрекнуть абсолютно не в чем.
«Я говорю вам то, что прошло через мою судьбу и жизнь»
- После увольнения вам сразу удалось перестроиться на жизнь гражданского человека?
- Я прослужил 25 лет, и уволился в должности заместителя начальника управления. Так сложилось, что уходил в никуда. Устроился в ЧОП, три года ворота открывал-закрывал в дачном поселке на берегу Волги. Это была сказка. Один, в печке дрова трещат, мороз под сорок. А ты идешь с обходом территории, за тобой птички-синички порхают, белки скачут, ты их кормишь, они тебя знают. После уголовно-исполнительной системы такое возвращение к природе. А потом моя жена ушла из следственного управления на пенсию, попала в КГУ, прониклась и меня туда перетянула. У нас в КГУ имени Некрасова был молодой юридический факультет, мы его организовывали с любовью, с желанием, с энтузиазмом, вопреки времени. Ну и с особой теплотой вспоминаю годы преподавания в учебном пункте нашего УФСИН. Для молодых сотрудников, проходящих первоначальную подготовку, читал спецкурс. Хотелось побольше рассказать, поделиться опытом. Приятно видеть, что многие бывшие курсанты уже сами занимают руководящие должности.
- У вас через преподавание ваши гены, наверное, проявились?
- Возможно. Да и карму надо было почистить, в конце концов, с нормальным контингентом пообщаться. Со студентами я подзаряжаюсь, к тому же это возможность опыт передать молодым. Я не теоретик, а практик, рассказываю им то, что я знаю, что прошел, с чем столкнулся. Так им и говорю: «Я говорю вам то, что прошло через меня, через мое сердце, через мою судьбу и жизнь». Со студентами разговариваю как с взрослыми, которые решили выбрать эту специальность. Первокурсникам рекомендую посмотреть фильм «Место встречи изменить нельзя». И вы знаете, им интересно: «Я не могла остановиться и посмотрела все пять серий». На третьем курсе преподаю уголовно-исполнительное право, криминалистику и основы оперативно-розыскной деятельности, серьезные предметы, которые требуют осмысления.
- Служба в уголовно-исполнительной системе вам не снится?
- Снится. Только сегодня во сне по камерам снова делал обход.
- Что думаете, когда просыпаетесь после таких снов?
- Опять приснилось! Не отпускает.
Екатерина МАЙ.
Фото УФСИН России по Костромской области.