На территории исправительной колонии №3 УФСИН России по Костромской области разбиты цветники, установлены скамейки, из столовой доносится аромат свежей выпечки. И только высокие заборы с «колючкой» да плакат с ребенком и надписью «Тебя ждут дома» напоминают о том, что это режимный объект, где осужденные женщины отбывают наказание за совершенные преступления.
Условия несвободы - это стресс, его все переносят по разному. Одни постепенно адаптируются, другие еще долго переживают. И тогда им на помощь приходит начальник психологической лаборатории ИК-3 капитан внутренней службы Светлана ГУРНОВА.
«Для кого-то приезд в колонию - это облегчение»
В кабинете психологической лаборатории большое окно. За ним светит солнце, прогуливаются женщины осужденные. О том, что это исправительная колония, напоминают решетки на окне да форма сотрудника УИС моей собеседницы.
- Светлана Михайловна, давно вы работаете за высоким забором?
- В этом учреждении - почти три года. До этого я работала вольнонаемным психологом в ИК-8, еще когда она была для повторно осужденных женщин, в мужской колонии строгого режима ИК-1. Потом мне предложили должность психолога в уголовно-исполнительной инспекции, откуда и начался мой путь в службе.
- Почему именно осужденные?
- Интерес появился еще во время учебы в институте. Я писала диплом на тему повторной преступности. Изучала феномен самооправдания - насколько человек оправдывает себя, и как это влияет на совершаемое им повторное преступление. Преддипломную практику проходила в колонии, потом так и осталась там работать.
- Помните свой первый визит в колонию?
- Конечно. На тот момент образ исправительной колонии у меня складывался на основе американских фильмов. Представлялось все таким мрачным, кругом решетки, камерный режим, по типу СИЗО. Я пришла в женскую исправительную колонию №8 в поселке Васильевском, а там деревья, цветники, это же бывшая усадьба. И у меня, конечно, реальность совсем не совпала с тем, как я себе это все представляла.
- Когда осужденные попадают в исправительное учреждение, вы на каком этапе подключаетесь?
- С самого начала. Осужденных привозят в колонию, они попадают в карантин. Я иду к ним, беседую об их жизни и составляю их портреты для себя. Даю пройти тесты, рассказываю об особенностях их личности, многих это заинтересовывает. Я объясняю им, что они всегда могут обратиться к психологу за помощью, если им это будет необходимо.
- Как люди себя ведут, оказываясь в условиях несвободы?
- По-разному. Тут нет закономерности, все зависит от человека. В том числе, есть ли помощь со стороны родственников, или они отказались от осужденного из-за совершенного преступления. Для кого-то приезд в колонию - это облегчение, они говорят: «Все, я уже приехал в конечную точку, меня больше не будут катать по СИЗО». А для кого-то - стресс конечно. На территории ИК-3 есть следственный изолятор, вот там больше эмоций. Кто-то переживает, что долго не слышал маму, детей. Одна женщина не знала, что стало с ее собаками. Мы искали, к кому она может обратиться, письмо написать. Помогаем людям пережить этот стресс, успокаиваем.
- Вы перед разговором с осужденным читаете его уголовное дело?
- Читаю. Но иногда мне интересно бывает сначала поговорить с человеком, а потом прочитать уголовное дело. В плане общения я никогда не рассматриваю осужденного как преступника. Я все-таки не судья. Для меня это - человек с проблемой. Причем, мы не пытаемся ее решить, а объясняем ему, в чем его проблема, чтобы он изменил свой путь, не повторил ошибок, которые его привели сюда. Мы показываем ему, что он делает не так. А он уже решает - меняться или нет.
- Это же очень сложно.
- Да, и энергозатратно. Но когда люди выходят после консультации, говорят «спасибо», ты понимаешь, что им стало легче, это очень ценно.
«Я с ней поговорила, поняла, что ей еще можно помочь»
Жизнь в условиях несвободы мужчины и женщины переживают по-разному. Некоторым профессиональная помощь психолога просто необходима, чтобы справиться со стрессом, разобраться в себе, не сломаться.
- Поведение мужчин и женщин, попавших в исправительную колонию, отличается?
- Это два разных мира. Мужчины более эмоциональные.
- Я была уверена, что наоборот.
- Действительно, в повседневной жизни мы ощущаем мало эмоций от мужчин. В колонии видишь тот пласт эмоций, который ранее был скрыт. Взять хотя бы отношение к работе. На свободе мужчина может искать занятие по душе, а здесь ему предоставляет работу администрация колонии. То есть, он попадает в зависимость от других людей. И это им тоже претит. Не все легко соглашаются на ту работу, которая есть в исправительной колонии.
- А что с женщинами?
- У женщины тоже есть эмоции, которым обязательно надо давать выход. Женщинам всегда нужны события в жизни. В колонии этого нет, и они сами себе их создают. Мы стараемся их занять. У них выплеск эмоций происходят, когда они, например, участвуют в самодеятельности - на сцену выходят, поют, танцуют, в сценках участвуют.
- Как меняется женщина, когда она живет в отряде?
- Нередко бывает, что в карантине человек один, а в отряд выходит, погружается в эту среду, начинает впитывать негласные законы, правила и начинает меняться. Одни становятся ведомыми, другие, наоборот, более напористыми, уверенными в себе. Кому-то тяжело приспосабливаться к жизни в условиях несвободы, они обращаются к нам. Ко мне на консультации приходит молодая девушка, у нее наркотическая зависимость. Причем, на свободе она употребляла, так называемые, «соли». Они очень воздействуют на мозг и сразу вызывают сильную зависимость. Сначала она была в следственном изоляторе. Я с ней поговорила, поняла, что ей еще можно помочь. Мы приглашали к ней председателя костромского «Совета матерей» Таисию Ивановну Котяшкину, она с ней работала. Сейчас эта девушка вышла из СИЗО в «зону», ей тяжело адаптироваться к этому миру, к окружающим людям. У нее есть страх, и мы помогаем ей с ним бороться. Даем ей ресурсы и все делаем для того, чтобы она не шагнула дальше в эту же яму. Мама ее приезжала на короткое свидание, я с ней тоже разговаривала.
- Вы и с родственниками осужденных работаете?
- Мы можем работать с родственниками, но мало кто обращается. Мама этой девочки была не против. Потому что наркомания - это системная проблема. Вообще у очень многих осужденных, которые к нам попадают, «наркотические» статьи, есть наркотическая и алкогольная зависимость.
- Это, наверное, самый сложный контингент?
- Сложнее всего бывает с теми, кто не осознает, что оказался в местах лишения свободы.
- Есть и такие?
- В следственном изоляторе сидела женщина, следствие по ее делу, связанному с насильственными действиями в отношении детей, еще шло. Так вот она не осознавала своего деяния и его тяжести. Для нее мир не изменился. У нее была масса требований к администрации колонии: «Меня плохо кормят, я не могу носить ту кофточку, которую хочу». В таких случаях наша задача - минимизировать ущерб, который она может нанести сотрудникам, другим осужденным. Беседами сдерживать ее эмоции. Это довольно сложно, но в том наша работа и заключается.
- Многие ли сами приходят к вам за помощью?
- В основном все приходят сами, иногда даже по совету. Женщина однажды сначала с нами пообщалась, получила помощь, потом она увидела, что в отряде другой осужденной плохо, и привела ее к нам. Сейчас ко мне на консультации ходит женщина, осужденная за мошенничество. Вполне умная, интеллектуально развитая. Она не говорит о том, как ей плохо, а спрашивает - как ей справиться с этой ситуацией. И я понимаю, что человеку, действительно, нужны просто рычаги, и он справится.
- Бывает такое, что до человека не достучаться?
- Случается. Была ситуация, например, в отряде произошел конфликт, после которого одна из осужденных нанесла себе повреждения. Она не очень контактная вообще со всеми сотрудниками была. А мне нужно было как-то с ней пойти на контакт. Мы долго сидели, зачастую в таких ситуациях человеку просто надо выговориться, тем более, женщине. Мы пытаемся растопить лед недоверия. Но тут есть еще один момент. С психологом человеку должно быть комфортно. Поэтому нас двое. Есть осужденные, которые ходят к второму психологу Ирине, с ней им комфортней.
«Иногда просто задаешь встречный вопрос: «Почему ты кричишь?»
В кабинете Светланы Гурновой оборудована тревожная кнопка, еще одно напоминание, что мы находимся в исправительном учреждении, где отбывают наказание за совершенные преступления. Она находится прямо за ее спиной.
- Светлана Михайловна, вам этой кнопкой когда-нибудь приходилось воспользоваться?
- Ни разу. Мы же не предъявляем к осужденным строгих требований, а оказываем помощь. Их чувства и эмоции - в центре нашего внимания. Конечно, женщины, когда что-то рассказывают, в порыве могут и кричать, и дверью хлопнуть. Поначалу меня это иногда даже пугало. Сейчас я понимаю, что это просто эмоции. Не нужно бояться агрессии, надо дать человеку выплеснуть эмоции. Иногда просто задаешь встречный вопрос: «Почему ты кричишь?». Это ставит людей в тупик. Человек сразу с эмоций переключается на логическое мышление. Потом он успокаивается и уже, более конструктивно начинает разговаривать.
- Сложно ли не принимать проблемы осужденных близко к сердцу?
- Это приходит с опытом. Я уже сразу вижу, переживает женщина за своих детей на самом деле или, как говорится, для галочки, ради УДО или замены наказания на более мягкое. Иногда, конечно, слезы наворачиваются после их рассказов. Но я беру себя в руки, я же должна ее как-то успокоить, а не еще больше эмоций ей дать. И просто от этого отстраняюсь. Со временем начинаешь чувствовать эти грани, когда ты человек, а когда - профессионал. И если подходишь к этой границе, говоришь себе: «Стоп».
- Если у кого-то умер родственник на воле, им вы это сообщаете?
- По ситуации. Если об этом стало известно в телефонограмме, начальники отряда или оперативные сотрудники нам говорят, мы вызываем осужденную, и один на один с ней беседуем. Это тоже выплеск эмоций. Помню, прошлым летом одной осужденной я сообщила, что у нее умерла мама. Она сказала, что не хочет об этом разговаривать. Я сходила с ней в медчасть, ей дали постельный режим. А позже мы с ней уже в отряде спокойно поговорили. Она поблагодарила за возможность выговориться. Был и другой случай. У осужденной умерла мама. В тот момент я тоже переживала смерть мамы, и эту границу между человеком и профессионалом очень остро почувствовала. Во время разговора я начала уходить в свои эмоции. Но вовремя поняла: надо как-то отстраниться и помочь другому человеку. Главное - дать ему понять, что он не один, есть поддержка, сочувствие и сопереживание, а не только контроль и режим.
- Сейчас много внимания уделяется ресоциализации. А вы как считаете, насколько это важно для осужденного?
- Ресоциализация очень нужна осужденным, особенно тем, у кого большой срок. Женщины часто в колонии говорят: «Я выйду на свободу, и там будет другая жизнь». Время для них как будто застыло. Мы на протяжении полугода ведем тренинговую группу. На занятиях напоминаем, что неважно, где вы находитесь - на работе, в семье или в тюрьме. Ваши качества везде остаются с вами. И вы можете начинать что-то сделать для себя уже сейчас. Пойти к психологу и проработать свои проблемы, наладить какие-то мостики, чтобы дальше вернуться к нормальной жизни. При этом, я считаю, что ресоциализация должна быть грамотной. Никогда нельзя делать что-то за человека. Важно прививать ему самостоятельность. Иначе человек может сесть на шею, в том числе, государству и поехать.
- Вам приходилось встречаться со своими бывшими подопечными на свободе?
- Когда я работала в уголовно исполнительной инспекции психологом и немного старшим инспектором, контролировала некоторых осужденных в своем районе. Как оказалось, с одним из них мы были соседями по дому и встретились на собрании собственников жилья. Он был с ребенком, все у него хорошо. Кто-то иногда в магазине здоровался. Разные ситуации бывают, но целенаправленно мы с бывшими осужденными не поддерживаем контакты.
- Часто вы во время консультаций слышите от осужденных фразу: «Я больше никогда сюда не вернусь?».
- Искреннее желание больше сюда не вернуться есть у всех. Однако если они не осознают, почему оказались в исправительной колонии, то возвращаются назад. У них вновь включается механизм самооправдания. Например, женщина из области отбыла наказание и уехала в свой поселок в один из районов области. А потом снова оказалась в колонии. Я ее спрашиваю: «Что случилось? Почему вы опять вернулись, на те же грабли наступили уже не первый раз?». А она отвечает: «У меня мама умерла, мы с сестрой делили квартиру, и я чего-то была на эмоциях». Наверное, самая сложная работа - это работа над собой.
Екатерина МАЙ.